Повесть "Я подарю тебе вечность!"

Всем првет!   Предлагаю вашему вниманию мою новую повесть.  Жду ваши  отзывы.  Катя Курская.

День Первый. Четверг.

Глава 1.

Хотите, верьте, хотите — нет. Но...
За всю свою жизнь, в деревне я была один раз, по случаю.
Это были три дня жизни, оставшиеся в памяти навсегда. Сейчас, горожан и селен внешне не отличить. Да и сам уклад жизни, стер грани различий между городом и деревней. Мне трудно судить, стала ли наша жизнь от этого лучше, но в 1970 году всё было совсем иначе.
Приглашаю вас совершить путешествие на 50 лет назад, со мной в деревню.
И так, мне 15 лет.
Память переносит меня в тот далёкий мир, где ещё живы мои родители, бабушка...
Я хожу в школу, в 8 класс, занимаюсь музыкой и вокалом, дружу с соседскими девочками, приехавшими в город, получить специальное образование. Они живут в доме у родственников — наших соседей. Мы быстро познакомились и подружились.
Девочки были родными сёстрами, чуть старше меня. Одна поступила учиться в техникум, на базе 10 классов, а младшая – на базе 8.
Я показывала им родной город, местные достопримечательности, а они рассказывали о романтике деревенской жизни, да так, что мне захотелось всё это увидеть своими глазами.
Дня три, я ходила по дому, вымаливая разрешения, поехать погостить в деревню, на пару дней, благо и повод был! Прежде, чем дать согласие, моя семья пригласила девочек к нам в гости, на чай. Во время чаепития, моя бабуля, устроила им небольшой экзамен, чтобы убедиться, что они из приличной семьи, пусть и сельской. Девочки вели себя за столом, как гимназистки – скромно, тактично и манерно и весьма понравились моей бабушке. Впрочем, то, что их мама — директор школы, а отец работает начальником МТС, сыграло не последнюю роль, в мою пользу.
Ура! Мне разрешили поехать в деревню, в гости!
Мама написала записку в школу с просьбой отпустить меня на три дня, по уважительной причине — помочь выкопать картошку, что, отчасти, было правдой.
Фактически, это была моя первая самостоятельная поездка, впрочем, как и сам сбор картошки. Мама заботливо собрала большую сумку, будто провожала дочь, как минимум, на месяц, на Северный Полюс! Кроме моих вещей и средств личной гигиены, она положила — красивое махровое полотенце, большой пакет конфет и вафельный торт, в подарок принимающей стороне.
В четверг, рано утром, наша маленькая компания отправилась в путь, таща тяжёлую сумку, одну на всех. На вокзале я, с удивлением, узнаю от подруг, что билеты до Щигров, куда мы направлялись, брать в кассе не будем, потому, что билеты на электричку, тем более, в четверг, берут одни дураки!!!
Доехали нормально, без ревизоров и кондукторов.
Правда, весь путь, пришлось простоять в тамбуре, рядом с туалетом, прислушиваясь к каждому шороху, чтобы, если что...
В Щиграх, мы вышли на платформу, прошли на привокзальную площадь, надеясь найти попутку до нашей деревни. Но, в четверг, в разгар рабочего дня, там никого из «НАШИХ» не было.
Вот три длинноногие пацанки, сняв обувь, шлёпают босыми ногами по тёплому асфальту, пользуясь последним теплом уходящего Бабьего лета! Асфальт очень быстро закончился, началась не ровная, пыльная, просёлочная дорога. Ноги девочек были привычны к босым пешим прогулкам, а мои категорически сказали – « НЕТ!» и пригрозили кровавыми мозолями.
Экзотика экзотикой, но я надела туфли, на что девчонки фыркнули:
— Какие мы нежные!
Ладно, решила я — переживу! Далее меня ждало ещё одно открытие:
— Будем идти по просёлочной, до ночи не доберёмся и попуток, как назло, нет! — сказала старшая сестра — Нина.
— Надо идти напрямки, ПО ПАХОТЕ, так будет быстрее.
Я пожала плечами:
— Раз надо, пойдём!
Вы ходили когда-нибудь по свежевспаханному полю, где большие комья твёрдой земли, остатки колкой соломы и полосы борозд, словно заключили договор, принести путникам сплошные муки? Ноги проваливаются в пахоту, почти до колен, тяжёлая сумка вырывается из рук.
Мне захотелось сесть на высокую борозду и горько заплакать:
— Ах, мама, мама! Зачем ты меня отпустила в эту ужасную деревню!
Девчонки, заметив моё душевное состояние, громко запели, стараясь отвлечь меня от горьких раздумий:
— Мы на лодочке катались, золотистой, золотой.
Не гребли, а целовались, не качай брат, головой.
Неожиданно для себя, я присоединилась к ним в припеве, своим классическим сопрано, с бесшабашной весёлостью, столь не похожей на внутреннее состояние моей измученной души, запела так, что подруги замерли с открытыми ртами:
— В лесу, говорят, в бору, говорят, растёт, говорят сосёнка.
Понравился мне девочке молоденький мальчонка!
И, вот мы вместе выводим, на всю округу:
— А он, говорят, нахал, говорят, каких, говорят, не мало!
А я говорю, люблю, говорю, его, говорю, нахала!
Мы начинаем импровизировать, хохочем так, как умеет это делать лишь беззаботная молодость. И дорога нам уже не в тягость!
За долгий путь, песен успели перепеть, не мало! Мою любимую «Тонкую рябину», лирическую «Живёт моя отрада», печальную «Окрасился месяц багрянцем». Тогда, впервые для себя, услышала — «Ой, мама, мама! Люблю цыгана Яна», «Виновата ли я». Эти песни в нашей семье никогда не исполнялись, хотя петь мы любили, особенно мелодичные украинские и польские песни. Их прекрасно исполняла моя бабушка, которой, дружно, подпевала вся семья.
Из бабушкиного репертуара, спотыкаясь в бороздах, я исполнила для подруг — «Дивлюсь я на нибо», а модную, тогда, «Черемшину», пели вместе на украинском языке.
И не удивительно! В Курске, расположенном, рядом с Харьковом, жило тогда много украинцев, евреев.
В моей школе, за партами, сидели рядом, дети разных национальностей: русские, евреи, татары, украинцы, таджики, узбеки, финны, белорусы… Было много детей и от смешанных браков. Здесь, никогда не возникало вопрос:
— Ты кто?
Мы смотрели друг на друга, как равные, а друзей выбирали по характеру и личным качествам.
Местный, курский диалект, памяти моего детства, особенно, на базаре, мало чем отличался от одесского, звучал, примерно так:
— Ой, дамачка, ну шо вы тут всё ходите и ходите? Вам пора остановиться и посмотреть, какие я тут для вас грибочки выложил!
— А как вы их продаёте, ведром или той горсточкой? Почём?
— Ну, шо ви, вначале посмотрите на товар. Ви ж в него влюбитися, глядите, прям с лесу, под ёлочками с утречка собрал, как знал, шо ви до мэни прийдите. А цена, так, то мелочи! С вас я возьму грошив ...
Называлась цена. Затем шёл долгий торг, похожий на театральное действие. Я стояла рядом с мамой, моя смекалистая голова, набиралась опыта базарного торга. Это было настоящее искусство:
— Да вы шо? За кучку этих грибов, такие деньги? Их не то, что на суп, их и на нюх не хватит!!!
Продавец щедро подкладывал ещё грибочков из большого ведра.
-Ну? Теперь хватит? Ви давольны? Подивитесь, яки воны гарны!
— Ладно, уговорил! Так и быть, возьму, но… гривенник скинь. Шо б ни по — твоему, ни по мо — моемому было!
Довольные стороны, улыбались друг другу на прощанье, причём каждый был со своим интересом – покупатель с грибами, а продавец с деньгами.
Далее, вернувшись с рынка, мама рассказывала бабушке, в лицах, как, что и почём она купила. Бабушка внимательно слушала, делала свои замечания.
На рынке тогда обмана не было! Если покупатель замечал обман, всё решалось сразу, под свист и крики собравшегося народа, виновного наказывали, прямо на месте торгов. Плохой товар, вместе с ведром или корзиной, одевали на голову или выливали в лицо. За обсчёт или обвес, били, не столь больно, но оскорбительно. Это не считалось ни хулиганством, ни преступлением. Как теперь говорят – просто, межличностные отношения. Возможно, потому, рынок был, сравнительно, честным. Не любил рынок и воров. Их били, если удавалось поймать, били жестоко, до крови. Но это было крайне редко.
Моя мама работала врачом в больнице, в травме. Большую часть дежурств она мирно спала, лишь иногда, происходило ЧП – перелом, бытовая травма. Если, кого ударили ножом в драке или избили, мама, вернувшись домой, с дежурства, молнией летела к бабушке и её рассказ начинался словами:
— Мамочка! Представляешь, сегодня…
Бабушка слушала, всплёскивала руками, давала всему свою оценку:
— Господи! Откуда в людях столько злобы??? Ладно, война была! А сейчас, слава Богу, всё есть: и поесть, и одеться, и обуться! Живи себе мирно, спокойно, работай! С жиру бесятся!!!
Наш город жил тихо и дружно. На праздники, на улицах, выставляли столы, все приносили туда угощение от своего двора, играла гармонь, люди танцевали и пели.
Когда в нашем доме появился первый чёрно-белый телевизор, за которым папа ездил в Воронеж, где выпускали это чудо техники с одноименным названием, летними, тёплыми вечерами, телевизор выставляли прямо в открытом окне нашей большой кухни, включали громкий звук. К нам во двор приходили соседи, со своими стульями и табуретками, смотреть телевизор. Народа, обычно, собиралось много. Всем было интересно посмотреть последние Новости и фильмы, бесплатно, не отстояв очереди, к кассе кинотеатра!
Вечерами люди гуляли на центральных городских улицах, было много красивых статных военных, с ними, под руку, шли нарядные дамы, пахнущие цветами.
Когда шли на прогулку, было принято говорить:
— Пошли в город!
Милый моему сердцу прежний, уютный и родной, Курск, куда ты сгинул, печаль моя! Все евреи давно разъехались по миру. С Украиной – граница… Боже, что мы натворили! И мы ли???
Возможно, потому, сердце свято хранит, то, что было так любимо и дорого.

Глава 2.

Вот уже несколько деревень нас встретило на пути, но все они были — «НЕ НАШИ»!
Наконец, впереди, на самой кромке горизонта показалась — «НАША»! Говорят, что лошадь шаг прибавляет, почуяв родной дом. Как его не почуять? Я никогда не забуду тот запах — живой человеческой деревни, смешанный с пьянящим ароматом осеннего луга, свежевскопанного чернозёма, огромных стогов сена и пряного аромата навоза, хозяйски сложенного в большие кучи. Ближе к деревне, коровьи бляхи, свежие, огромные, заселённые тучами насекомых, стали попадаться всё чаще. Девчонки смеялись, вступив в то счастье, а я, с видом страдалицы, морща нос, палочкой, старательно счищала «это» с подошв обуви. Потом, вновь разулась, старательно топала за подружками, тащившими мою сумку. Мягкие травинки слегка щекотали стопы, но мне это было приятно.
Вокруг деревни, словно огромный ковёр, стелился, до горизонта, зеленеющий луг, где паслось много различной живности.
Вот — большое стадо пестрых рогатых коров, под присмотром пастуха, спокойно бродит по траве, выбирая для еды, самую сочную делянку.
То тут, то там, на привязи к толстым колам, пасутся не послушные козы.
У реки разгуливают большие стаи гусей,
Серые утки с утятами, копошатся в воде, смешно ныряя вниз головой, затем всплывают и отряхиваются, раздувая пёрышки. Маленькие утята стараются во всём, подражать мамам, а красивые селезни, с зеленовато — синей окраской переливчатых перьев, как бы со стороны, внимательно следят за происходящим.
Пёстрые куры, в огромном множестве, свободно гуляют на просторе.
Вот и мое первое открытие, о котором я гордо объявляю подругам:
— Смотрите, лошадка спит под забором, лежит на боку!
Девочки смеются:
— Это местный племенной хряк Пиг, отдыхает от дел грешных!
У хат, на скамеечках, восседают старушки, в чистых белых парадных платочках, завязанных под шеей, крепким узлом. Седые волосы аккуратно спрятаны в складках ткани у лба. Щурясь, прикрывая глаза краем ладони, смотрят на нас, стараясь опознать. Переспрашивают друг у друга, громко спорят:
— Хто ЕТО ИДЁТЬ! ЧИИ??
— Иде???
— Да, гляди, у топалю!
— А… Так то — МАхАвы! Ирка с Нинкой!!!
Бабули приветливо кивают нам и здороваются.
Меня удивило, что в деревне было принято со всем здороваться.
После приветствия, задавали вопрос:
— А та ЧИЯ? Та, Шо — Рыжая???
Девочки смеются:
— Это наша подружка, с Курска!
Бабули удивлённо и значимо повторяют:
— С Курску? Городска, значить!
Задумчиво добавляют: — А чаво она с вами?
Мы, смеясь, идём дальше.
Эта история повторяется почти у каждого дома.
В деревне тогда жило много народа, семьи были большие — по трое-пятеро и более детей. В хозяйстве лишних рук не бывает! Но, днём, на улице были лишь старушки и ребятня. Средние поколения учились или работали.
Наконец, мы добрались до дома моих подруг. Он отличался от большинства местных изб, того времени, больше частью крытых под солому и обмазанных глиной. Да! В 1970 году в Курских деревнях крестьяне ещё жили в мазанках!!!

Глава 3.

Дом родителей девочек был большим, кирпичным, крыт оцинкованным железом, что было очень дорого и престижно, даже в городе! Большие металлические ворота и высокий металлический забор, отличали его среди прочих строений. Таких домов тогда там было — раз-два и…
Девочки открыли калитку. На нас бросилась огромная овчарка. Узнав своих юных хозяек, она ластилась к ним, не забывая, порыкивать на меня, словно, предупреждая…
Двор был заасфальтирован. Рядом с домом — гараж и несколько больших каменных сараев.
Из одного сарая, вернее, времянки, вышло несколько человек, подошли к нам и начали здороваться.
На крыльце показалась хозяйка дома, мама девочек — Полина Егоровна, она, с удивлением посмотрела на меня.
— Мамочка, знакомься, это наша подруга, Маша. Мы попросили её помочь, собрать нам картошку!
Возникла маленькая пауза. Похоже, что сёстры сделали из моего визита небольшой сюрприз!
Но меня приняли радушно, провели в дом. На большой веранде стоял стол и две скамьи. Родственники засуетились. Нам принесли большой таз и кувшин с тёплой водой.
Мы умылись, с дороги, и вымыли ноги, отёрлись чистыми полотенцами. Вошли в помещение, там всё было, как в городских домах того времени – полированная мебель, телевизор, приёмник, хрусталь, ковры на стенах и на полу. В спальне стояла высокая кровать на панцирной сетке, шкаф, трельяж с большими зеркалами. Мой взгляд, сразу приметил, что здесь как-то всё не обжито, даже пыль лежала, словно в музее, ровным, не тронутым слоем.
У зеркала, мы привели себя в порядок. Мне очень пригодилась мамина сумка! Переодевшись и причесавшись, я вновь была вполне приличной девочкой, а не встрёпанным рыжим воробьём. На веранде был накрыт стол, на белой скатерти мурлыкал новомодный электрический самовар. Я торжественно вручила подарки хозяйке. Она приняла их с благодарностью и улыбнулась:
— Спасибо! Не стоило беспокоиться. У нас, слава Богу, всё есть!
Мы сели пить чай небольшой компанией — мать, девочки и я.
Остальные родственники разошлись, занятые своими делами, что меня весьма удивило. В остальном, всё было, почти, как у нас дома — чистая крахмальная скатерть, красивая чайная посуда, ароматный чай с мёдом, вареньем, тортом и конфетами. Хозяйка расспрашивала меня о нашей семье, о городских новостях. Я старалась отвечать коротко и ясно. Было заметно, что я ей понравилась. Настроение поднялось, усталость сменил душевный подъём. После чая, мать отправила девочек подметать двор.
Они, смеясь, брызгали асфальт водой, из полных леек, но это не мешало облакам пыли подниматься и крутиться в воздухе, паря над трудолюбивыми мётлами.
Полина Егоровна сказала:
— Если захочешь ещё поесть — вот кувшин с деланкой, нальёшь сама в миску, а хлеб бери с полатей, во времянке.
Слова «МИСКА», «Деланка», «Времянка» и «Полати» меня напрягли, я переспросила. Оказалось, что «Миской» там называли большую кружку, «Деланкой» — звали кислое молоко, типа кефира, «Времянка» — отдельно от дома, стоящее помещение, где была большая русская печка, там готовили еду и жили летом. «Полатями» звали полку, расположенную над входом во времянку. Там было много буханок чёрного хлеба, завешанного чистой марлей, от назойливых мух.
Из маленьких открытий, в моей голове складывался образ сытой и зажиточной деревенской жизни, где всё было для меня ново и интересно.
Тем временем, девочки успели перевести собаку за сараи, крепко привязали на цепи, чтобы она не бросалась на меня. Обустроили ей место для отдыха и еды.
Мне было разрешено, пройти по двору и познакомиться с большим хозяйством. Меня сопровождала тётя Мотя — старшая сестра Полины Егоровны. Девчонки переглянулись, тихонько добавили: — СТАРАЯ ДЕВА! Погорельца!
Это была высокая, худощавая женщина с большими, натруженными руками. В тёмном простом платье и чёрном фартуке, она казалась мне болезненной и несчастной. Мотя знакомила меня с большим хозяйством, как профессиональный экскурсовод, указывая рукой, говорила:
— Тута сараи, Ето — амбары, Ето загоны и стойла для скота, Тама — птичники.
Всё было в очень хорошем состоянии, как в кино!
Потом, она отошла по делам, а я отправилась к свинкам, в свинарник. Рядом со свинарником была насыпана целая гора яблок. Взяв несколько краснощеких плодов, я подошла к загону и стала наблюдать, словно в зоопарке, за жизнью свиней. Мне было очень интересно смотреть, как большая свиноматка кормит своё многочисленное потомство.
Поросята, тихо попискивая, сосали материнское молоко, расположившись под тёплым мягким брюхом. Их было много. Бывало, кого-то отпихивали и отчаянное верещанье обиженного, привлекало внимание свиньи. Она, по-матерински, подталкивая детишек рылом, быстро наводила порядок. Семейка успокаивалась. Вновь, все были счастливы!
Я скормила свинье все яблоки, кидая их в загон, стараясь попасть рядом с мордой. Вдруг услышала негодующий рык в соседнем загоне, там была одна огромная пятнистая свинья!
Она хочет угоститься яблоками, — решила я и отправилась за новой порцией.
Вернувшись, стала её кормить, кидая сочные плоды ей под ноги. Свинья быстро съедала яблоко, взглядом прося — Ещё!
Кстати, та свинья оказалась весьма благодарной, приблизилась к стене загона, дала себя погладить. Шерсть у неё была жёсткой и колючей, словно щётка. Между нами установился дружеский контакт. Сходив за яблоками, в очередной раз, начала подавать их прямо из рук. Свинья ела с большим удовольствием. Увлёкшись кормлением, я не заметила, как она захватила мою руку, выше запястья, в себя! Второй рукой, я погладила её по голове и попросила отпустить руку. Свинка послушалась. Когда я вынимала руку, прямо из её глотки, обратила внимание, на большие жёлтые зубы!
Выйдя из сарая, я тут же забыла о свиньях. Вместе с девочками, принялась гоняться за курами, которых надо было поймать для супа. В этой охоте толка от меня не было. Вернее, толк был, но, совсем наоборот! Поняв, что кур надо спасать от верной гибели, я с криком ринулась на них, создав во дворе сумятицу и панику. Птицы бегали по двору со скоростью Олимпийцев. Они громко квохтали, я верещала, пока не вышла хозяйка и не позвала меня в дом, где я поведала об умной свинке.
Выслушав меня, она побледнела, взмахнула руками:
— Мотя! Мотя! Иди скорее сюда! Мотя, с окровавленными руками и большим ножом предстала перед нами. Она уже успела порешить несколько несчастных куриц, и была весьма не довольна, что её оторвали от работы.
— Ну? — сказала она недовольным голосом. — У мене вАда стынИтЬ. ШЫпать жА надА!
— Мотя! Я тебе что велела? Ты ДОЛЖНА БЫЛА идти с девочкой! А ты??? Почему ребёнка бросила? Ты знаешь, что она нашего борова Пана яблоками кормила, а он ей чуть руку не откусил! А чтоб я с тобой сделала, если б это случилось!? От этих слов плохо стало не только Моте, но и мне!
Мотя склонила голову и зашмыгала носом. Мне стало её жаль, посмотрев на хозяйку, горячо сказала:
— Ничего страшного не произошло. Не ругайтесь. Я сама виновата. Простите. Теперь буду осторожнее.
Помню, что тогда меня очень заинтересовало, чем боров отличается от хряка, что, тут же, смеясь, разъяснили сельские подружки.

Глава 4.

Когда человек попадает в новые условия жизни, связанные с вековыми традициями, ему приходится не сладко!
Я родилась и жила в городе, в семье, как было принято говорить тогда — служащих, где все обязаны были получить высшее образование и – никак по-другому!!! Работать, принося пользу обществу. Это был почти идеальный мир культуры и сознательности, стоящий на крепком материальном фундаменте.
Жизнь сельской глубинки стала для меня открытием!
О деревенских буднях я знала только с киноэкранов и советских газет, где — коровы и урожаи давали на 30-50 прОцентов больше того, что « в прошлом году»! Бабушка, иронично улыбаясь, выключала надоедливые новости, без комментариев, осудительно покачивая головой.
В кино деревню показывали совсем иной, чем ту, что я увидела своими глазами. Это были две взаимоисключающих «правды» — реальная и желаемая.
Уже с первых часов, я ощутила, насколько там всё иначе, чем в городе!
Деревня постоянно много работала, с раннего утра и до поздней ночи. Причём, все члены семьи выполняли различную работу, включая детей, которым с ранних лет доверялось прибирать в доме и во дворе, пасти птицу, собирать грибы и ягоды, пропалывать огороды…
Дома меня совсем не приучали к труду.
— Спасибо! Я сама справлюсь, — говорили и мама, и бабушка, когда я пыталась им помочь, отправляя меня учить уроки, гулять, читать или заниматься музыкой, добавляли:
— Ещё успеешь наработаться!
И, даже, если я успевала что-то сделать по хозяйству, мою работу критиковали и переделывали, вызывая, в моём сердце, горькую обиду.
Здесь, в деревне, первый раз в жизни, я ощутила, что могу принести пользу своим трудом и это, мне было очень приятно! Мне хотелось скорее стать взрослым, ответственным человеком, как это я сейчас понимаю, а близкие люди хотели продлить моё безоблачное детство.
Прибрав двор, девочки вернулись к матери, начали упрашивать отпустить их сегодня вечерять допоздна. Главным аргументом была — Я! Они говорили, что хотят показать мне, как в деревне весело и интересно живётся. Полина Егоровна выслушала их просьбу, подумав, сказала:
— Я вас услышала. Хорошо, озорницы, пойдёте гулять, при условии, что воды наносите, потом с обедом и посудой Моте поможете, скотину загоните, коров подоите, и идите себе вечерять! Мы с отцом пораньше спать ляжем, а завтра, рано утром, пойдём картошку убирать, ведь вы ж потому и приехали?
Дочки, смеясь, расцеловали мать и побежали к времянке за чистыми вёдрами и коромыслами. Я отправилась следом за ними. Во времянке было очень жарко. У печки колдовала Мотя. В большой кастрюле готовилось нечто такое ароматное, что сразу захотелось есть!
Девочки, ловко подцепив пустые вёдра крючками коромысел, быстро идут к колодцу. У меня же, пустое коромысло бестолково висит на плече, я придерживаю его одной рукой, в другой руке несу два пустых ведра, стараюсь идти быстрее, чтобы догнать подруг, но коромысло трёт плечо, а вёдра больно бьют по ногам. Благо, что колодец был не очень далеко от нашего дома. Один на всю деревню, большой деревянный сруб с резной крышей на высоких столбах.
У колодца выстроилась небольшая очередь, в основном, женщины. Они, переговариваясь и переглядываясь между собой, щёлкали семечки. Я почувствовала, что речь шла обо мне.
Воду набирали в одно общее ведро, подвешенное на крепкой длинной стальной цепи к большому деревянному барабану, который крутили за крепкую металлическую ручку, похожую на большую загогулину. Из колодезного ведра воду разливали по хозяйским вёдрам и разносили по домам. В колодец ведро, под своей тяжестью, падало быстро, а вверх его поднимали, накручивая цепь на барабан, что для меня оказалось весьма сложным делом. Мои подружки, быстро набрав воды, подцепив дужки полных вёдер к коромыслу, чинно идут к родному дому. Они всё делают легко и привычно, а у меня металлическая ручка ворота вырвалась из рук и с бешеной силой закрутилась в обратную сторону, а я отлетела назад, в объятьях незнакомого крепкого парня, прямо в дорожную пыль. Обиженно надув губы, поднялась, отряхивая пыль и рассматривая ссадины, спросила:
— Ты чего дерёшься?
— А ты, что, первый раз воду набираешь?
Я честно ответила:
— Первый!
— Ну, тогда ясно, ты Машка, что с города к нашим соседям приехала на выходные. А я — Витька. Знаешь, если б я тебя в сторону не откинул, беда была б! У меня так мамка пошла в хлев, зимним утром, корову доить, а её льдом с крыши убило.
Я смотрела на него, открыв рот. Подумав и оценив всё, сказала:
— Спасибо, Витя. Мне очень жаль твою маму, как это страшно!
Мы разговаривали с парнем, а деревенские бабы с интересом за нами наблюдали.
Витя рос без матери, был очень скромным и усердным пареньком. Его воспитывала бабушка, они жили в маленькой мазанке, рядом с нашим домом.
Пару лет назад он поступил в Воронеже, в Железнодорожный техникум.
— Завидный жених, — говорила про него вся деревня. Сарафанное радио… Ещё то!
Он помог мне набрать вёдра и донести их до дома. Свои два ведра, он оставил прямо у колодца. Вернее, я несла пустое коромысло, а Витя – мои вёдра с водой. Увидев нас, сёстры переглянулись:
— Ой, Витька, спасибо! А ты нам поможешь ещё воды наносить, а то мамка вечерять не отпустит.
Парень улыбнулся:
— Да, только и мне надо для бабки воды принести. Я там вёдра оставил. Управимся!
Теперь я несла только одно ведро, свободной рукой придерживая подол платья, чтобы не падал в воду.
Несколько раз, весёлой гурьбой, мы ходили к колодцу, набрали воды для Витиного подворья и для нашего – две большие ёмкости, стоявшие у времянки и бочку над душем, во дворе. Договорились, вместе пойти вечерять.

Глава 5.

Не успел Витя отойти от калитки, нас позвала Полина Егоровна:
— Что вы так долго? Идите скорее, помогите стол во дворе накрыть на всех! Скоро отец с работы придёт, надо встретить!
Девочки побежали на веранду, я следом за ними, работа закипела. С помощью многочисленной родни, мы вытащили большой стол и скамейки во двор, поставив их под кроной старой яблони. Мотя протёрла стол чистой тряпкой и поставила на него два больших таза.
Мне было доверено нарезать несколько буханок чёрного хлеба, дали большой нож и доску. Для меня стало открытием, что можно сразу съесть столько хлеба! В нашей семье хлеба ели мало, его, обычно, нарезали очень тонко. К праздничному застолью покупали одну буханку на всю большую семью. Хлеб делили по косой линии, кусочки получали форму треугольников.
Решив удивить всех своим умением нарезки хлеба, я работала долго, разложила ломтики хлеба аккуратной пирамидкой, на двух больших тарелках, успела закончить свою работу, ко времени возвращения хозяина.
Все радостно кинулись ему навстречу.
Для каждого у него было запасено доброе слово и дружеский жест.
Меня представили хозяину. Он осмотрел нежданную гостью с головы до ног и сказал:
— Ну-ну! Помощница, говорите?! Как звать-то?
— Маша, — тихо ответила я.
— Маша? — промолвил он с удивлением. А шо, и в городе так девок называют? У меня мамку Машей звали.
Покраснев, с обидой в голосе, ответила:
— В городе Маш нет. Я — единственная и неповторимая, так говорит мой папа!
Если честно, своё имя я воспринимала очень сложно. Действительно, тогда Маш, в городе и не было. Я — одна на всю нашу школу!
Машей назвала меня бабуля. Её бабушку – гречанку, звали Марией Целариус. Но это было 100 лет назад!
А в школе надо мной постоянно подшучивали:
— Машка –замарашка! Маша, где твой Медведь? — Короче, беда, но, как всё это объяснить незнакомому человеку?!
Все замерли.
Я поняла, что совершила ошибку. Иван Матвеевич сделал вид, что не понял моей дерзости, сказал:
— Хорошо, Мария, как вас по батюшке?
— Владимировна, — ответила я. — Иван Матвеевич, вы меня извините. Просто, в городе все смеются над моим именем. Он широко улыбнулся:
— Дураки смеются. Имя у тебя красивое, памятное. Да и характер, смотрю есть. Не пропадёшь! Затем добавил:
— Вы тут без меня начинайте, чтоб мухи первыми пир не открыли. Я сейчас подоспею.
Два мужчины притащили к столу большую кастрюлю борща. Половником, что назвали «ковш», борщ разлили по тазикам – «чашкам».
Затем, Мотя принесла ещё одну чашку с салатом из жёлтых огурцов, бурых помидор и лука, заправленный душистым растительным маслом и солью. Ещё в одну чашку выложили несколько кур, целиком сваренных в борще. В центре стола поместили чугунную сковороду с жареной, на сале, картошкой. От такого обилия пищи я просто вздрогнула — Сколько здесь едят люди!!!
Все расселись за столом, следуя, как я поняла, установленному порядку. Хозяева с дочками, с одного края, родственники — с другого. Меня посадили рядом с хозяином, который скоро появился чисто умытый, в свежей одежде.
Все дружно разобрали деревянные ложки, не расписные, а простые, выточенные из дерева и начали, есть из общих чашек. Мотя разнесла хлеб. Беря его, сразу по несколько кусочков, все начали переглядываться и улыбаться.
Иван Матвеевич прервал общее веселье:
— Ну, Машунь, видать это ты так хлебушек настругала, а у нас его принято ломтями кромсать. Не обижайся! А вы, девки, смотрите и учитесь! Мне нравится, культурно! Помедлив, добавил:
— Егоровна, а что у нас сегодня — не праздник? Вон, помощница, какая, появилась! Завтра на картоху, а где для зачина?
Он подмигнул жене. Хозяйка кивнула Моте. На столе появилась большая бутыль с белёсой жидкостью. Зазвенели стаканы. Громко фыркнула бумажная пробка, скрученная из газеты — «ПУФФФФ»!
Широко раскрыв глаза, я смотрела, как по стаканам начали разливать то счастье и, видя, что мои подружки протянули к бутыли стаканы, я робко подставила и свой. Нам налили совсем немного, можно сказать — только дно закрыли.
Хозяин встал и громко сказал:
— За знакомство, стало быть!
Все дружно стали пить, я, вдохнув запах той сивухи, скривила нос и недовольно отставила стакан в сторону.
— Что, Мария Владимировна, ты с самогоном, видать, не знакома? А у вас дома его не пьют? – спросил повеселевший хозяин.
Я отрицательно замотала головой.
— А что, у вас, вообще, не пьют?
— На праздники взрослые к столу алкоголь покупают. Правда, папа иногда выпивает. — Я тяжело вздохнула.
Вновь наступила пауза. Затем ложки дружно застучали по чашкам, вскоре показавшим дно. Тот борщ, обильно заправленный свойской сметаной, был таким вкусным и сытным, что мне хватило всего нескольких ложек, чтобы быть абсолютно сытой и запомнить его вкус на всю жизнь!
К картошке я почти и не притронулась. Золотистые дольки плавали в жиру, были очень аппетитными, сочными и сытными. Мне хватило двух-трёх кусочков.
Всё, что было на столе, смогло поместиться в желудках той компании, весьма быстро!
Я смотрела на тот пир, широко раскрытыми глазами, а хозяйка наблюдала за мной.
После обеда, все сытые и довольные, стали выходить из-за стола, благодаря хозяйку за угощение. А Мотя, с помощью девочек, шустро всё прибирала со стола.
Они начали мыть посуду горячей водой, набирая её из большой кастрюли, что стояла на плите. Металлическую посуду, натирая её песком, беря его прямо из большой кучи, у гаража.
После обеда, родственники, вновь, разошлись по своим делам, хозяин пошёл отдыхать во времянку.
Полина Егоровна, спросила:
— Маша! Почему ты почти ничего не ела? Не понравилось?
Поблагодарив её, честно сказала:
— Всё было очень вкусно и сытно, но я, привыкла, есть мало. А самогон и салат – просто ужас! Нас даже в школе учили, что не зрелые паслёновые, к которым относятся и томаты, являются ядом!!! Самогон надо очищать от сивушных масел, лучше всего марганцем, как говорят мальчишки в нашем классе. Хозяйка улыбнулась:
— Скажу тебе честно, как директор школы — не всё, чему там учат, есть истина. Запомни, девочка: ЖИЗНЬ — ЛУЧШИЙ УЧИТЕЛЬ! Дай бог, чтобы у тебя всё сложилось хорошо. Помни: глазами смотри, ушами слушай, головой думай, а сердцем живи!
Кивнув головой, в знак согласия, я поспешила помогать подружкам.
Они уже управились с мытьём посуды, взяли пустое ведро и повели меня смотреть огород, который располагался за домом и уходил куда-то в бесконечность, к дальнему лесу.
Воду для огорода качал насос из пруда, что был рядом с домом. Пруд показалась мне очень чистым, я прошла к кромке воды, сняла тапок, попробовала её ногой. Она была тёплой, не смотря на середину сентября. Бабье лето! Пруд просто манил к себе, меня удивило, что никто в нём не купается.
Девчонки переглянувшись, позвали меня собирать помидоры и огурцы с поздних грядок. Мы быстро набрали полное ведро, отнесли во времянку.
Тут же Мотя позвала нас:
— Ну, бригада, вперёд. Птица пришла, загоняйте!
У ворот толпилась большая стая горластых гусей и уток. Они подняли шум на всю округу, впрочем, не только они! Вся деревня наполнилась дружным птичьим гомоном. Птица сама возвращалась, каждая стая к своему дому. Меня удивило, что птицу не считали, спросив у девочек, как они отличают свою птицу от чужой, они показали мне метки зёлёной краски, на перьях. Сказали, что в каждом хозяйстве, свой цвет отметин. Стая, на то и стая – много птицы, она чужаков не любит! Прожорливых уток и гусей Мотя дополнительно покормила на ночь.
Куры самостоятельно расселись по жёрдочкам в курятнике. Солнышко клонилось к горизонту. Птичий гомон сменился звучным мычаньем. Пастух пригнал стадо к околице и оно, степенно, расходилось по хозяйствам, на вечернюю дойку.
В нашем дворе содержалось три коровы, несколько тёлочек и бычков. Рогатую молодь девочки загнали в хлев, в отдельные загоны. А коров начали доить прямо во дворе, крепко привязав к крыльцу. Надо было успеть всё закончить, пока солнце не село. Три коровы, три доярки и я — на подхвате. Толка от меня — никакого, одни проблемы! Коровы косятся не добрым взглядом.Рога у них, как скобы! Мотя смеётся:
— Чё? БоишСЫ??? Наши не бодливые! У бодливых рОги спилены. А ты, смело, поди, погладь. Не боись, ласке все рады будуть!
Я подошла поближе. Аккуратно погладила корову по боку, рукой почувствовала, как её тело напряглось, заиграв мышцами. Животное ощутило моё прикосновение.
Доярки сели на табуретки, обмыли коровам животы и вымя тёплой водой, заботливо отёрли чистыми полотенцами. Начали массировать раздутые дойки и струйки молока, звеня о боковины ведёр, наполняли их упругой белизной пенящегося парного молока.
Мотя улыбнулась:
— Хош папробавать? Иди сюды, садися. Бяри, вымя-то погладь. Чуешь, ещё полное! А тяперь, бяри за дойки, двумя руками и тяни вниз, шо б молочко оттянуть. Во, гляди, как надать!
Она умело, сдаивала молоко, было видно, что корове это нравится.
Мотины движения были сильными и крепкими. Молоко струйками бежало, без остановок:
— Вжик — Вжик, — пело оно в ведре, когда одна рука сменяла другую.
Я села на табуретку, попробовала доить. Мои движения были нежными и плавными, но они не нравились корове. Она долго терпела, но ни капельки молочка я отдоить не смогла.
Корова начала беспокойно перебирать ногами и помахивать хвостом.
Видя это, Мотя сказала: — Маша, иди до дому, принеси миску, я тебе парного молочка налью. Оно вкусное. Нибось, никогда не пробовала?
Быстро встав, я освободила табурет Моте. Она спокойно продолжила свою работу.
Пока я нашла кружку и вернулась, дойка подходила к завершению. Мне отлили молока из ведра, я с удовольствием его пила – такое тёплое и ароматное!
Закончив работу, доярки смазали коровам вымя вазелином, отправили кормилец в загоны. Молоко процедили на чистые тряпки, слили в большой бидон. Всё!
Мы справились с работой, и пошли в дом, собираться на гулянье.

Глава 6.

Собираться на гулянье, что может быть сложнее и интереснее, когда тебе 15-16 лет? Не стоит забывать, что ещё утром, я была в родном доме, потом ехала на электричке, прошла пешком около 10 километров, семь из которых, были по пахоте. Потом мне чуть не отгрыз руку хозяйский боров, я спасала кур, меня чуть не убило рукоятью ворота у колодца. Я доила корову, носила воду, работала в огороде… И всё это — я!!! Обычная городская девочка!
За всю жизнь в городе, мне выпало меньше испытаний, чем здесь, за несколько часов! Из зеркала на меня смотрела несчастная рыжая девчонка, серыми, печальными глазами. Мои подружки были не в лучшем состоянии.
Три уставших Золушки и ни одной Феи!
Молодость, лучше любой Феи!
После умывания, расчесав волосы, девочки подвели глаза карандашом, подкрасили ресницы тушью, губы помазали маминой помадой. Я не посмела накраситься, так как мне это было запрещёно, ещё дома. Впрочем, одеколоном Кара-Нова, из большого треугольного пузыря, полила себя не менее щедро, чем девочки. Смотримся в зеркало. НУ? Кто скажет, что мы — не красавицы?
Девочки заплели волосы в толстые косы и аккуратно уложили их вокруг головы, короной. Мне они соорудили причёску, как у героини фильма «Анжелика», хотя мои густые, длинные, кудрявые, каштаново-рыжие волосы, совсем не были приучены к какой-то укладке и жестокий начёс, им, так же, как и мне, не понравился. Но, что делать? Красота требует жертв!
Платья у нас были модные — Мини, такая длина только вошла в моду! Широкие пояса, подчёркивали тонкость девичьих талий.
Мы критически оглядывали друг друга, давая советы и делая замечания. Девчонкам хорошо. У них-то всё в норме, а моя большая попа и длинные, от плеч, полные ноги, всегда вызывала усмешки, даже у папы. Потому, я немного стеснялась своей короткой юбки, но девочки подняли вверх большой палец, я им нравилась!
Как условились, Витя постучал в окно. Мы вышли на улицу. Уличного освещения не было, дорогу освещал лишь тонкий месяц и звёзды на небе. Во мраке, деревня мне казалась ещё более сказочно-таинственной. Лишь, кое-где, из окон, пробивался свет, в основном, все уже спали. Здесь рано ложились спать, но и вставали с первыми петухами, на восходе солнца.
Витька широко улыбнулся:
— Сейчас подсвечу, — достал пачку сигарет, прикурил от спички.
Я недовольно фыркнула:
— Фу! Отойди от меня, буду потом табаком вонять, мне дома попадёт.
В ночной тишине голоса звучали очень громко, потому мы быстро перешли на шёпот.
Он виновато отошёл и загасил сигарету.
В нескольких местах собралась молодёжь, разными компаниями. В каждой группе, свой заводила с гармошкой или баяном.
Девушки красиво одеты, аккуратно причёсаны.
Там поют весёлые песни, тут — хохочут и выводят частушки, задорно пляшут под общий хохот, но мы ещё слишком молоды для тех компаний. Стоит нам подойти, народ смолкает, стесняясь чужаков. Не обращая внимания на их замешательство, мы, своей маленькой стайкой, посидели, поклевали семечек, попели, потанцевали с одними, потом с другими… Обошли почти всех.
Но что это? Я слышу звуки аккордеона. Откуда, здесь, такая музыка, столь не похожая на залихватскую гармонь или басовитый баян? Я спрашиваю девочек:
— А кто это там играет, на аккордеоне?
Они переглядываются с Витькой и начинают смеяться. Их смех заражает меня. Насмеявшись от души, я прошу их пойти на те, чарующие звуки. Нинка, отведя меня в сторонку, быстро и сбивчиво, начинает рассказывать одну интересную историю, которой я сейчас поделюсь с вами.
Это началось уже давно, когда в деревне, после освобождения Курска, работали пленные немцы. Они помогали женщинам работать в поле и восстанавливать хозяйство. Мужиков-то война покосила, а до Победы надо было ещё дожить!
Немцы, под присмотром наших солдат, трудились на общественных работах, жили отдельно, в бараках, в другой деревне.
Одним бабам было тяжело, вот и просили у председателя, отпустить немца на пару часов, после работы — кому крышу подремонтировать, кому забор подправить.
Председатель принимал подношения, грозил пальцем:
— С немцами романы крутить — посадят! Я тебя предупредил, если что — не обижайся. Война-войной, а в деревне появилось на свет несколько немчат, как их тогда называли. Вся деревня про них знала, но молчала, сочувствуя бабьему горю и одиночеству.
Немчата росли тихо и мирно, только один, получился, сорвиголова. Природа постаралась, такой красавчик! Толи из зависти, толи от страха, но его в деревне не возлюбили, били, дразнили. С малых лет, приходилось мальчишке кулаками защищать себя и честь своей матери. Потому, к своим 15 годам, стал уже мужик-мужиком, высокий, плечистый. Он и в музыкальную школу, в Щигры, один из деревни ходил, учился играть на аккордеоне.
В школу приехала молодая учительница немецкого языка.
Она с ним, вначале, немецким отдельно от всех заниматься стала, говорила, что он очень способный! Затем, роман закрутила.
Кто там был прав, кто виноват, судить некому, но учительница, как говорила вся деревня, родила от немчонка, сына и уехала назад в город, обозвав, на прощанье, юного любовника Пигом, что в переводе, с английского — Поросёнок. Так Лешка из немчонка стал Пигом.
С тех пор, Пигами, прозвали в деревне и всех племенных хряков.
Алексей, не смотря ни на что, восемь классов хорошо закончил, все думали, что в город уедет, там и останется. Так нет! В город он поехал, окончил училище, получил специальность механизатора — тракториста, водительские права, вернулся в родную деревню, к матери.
Работал везде, куда пошлют, и на машине, и на тракторе.
Смеялся:
— Бабы деньги любят, а я — баб!
Племенной хряк Пиг и Лёшка Пиг, радовали селян своими детками. И тут, от Лёхи забрюхатела дочка самого Агронома! Лешку, по возрасту, в армию забрали, так Агроном его оттуда вызвал, грозно сказал:
— Или женишься, или сядешь!
Лёшка выбрал второе. Армию дослужил, вернулся.
Вскоре, Агроном подбил на драку несколько парней, но Лёха их всех отметелил и сел. На два года, за хулиганство.
Вернулся. Работает, как зверь, дом начал строить, кирпичный, для матери. Гуляет со всеми, кто, не против…
Нинка сделала страшные глаза, вздохнув, добавила:
— Нам там не интересно! С ним только разведёнки песни поют. Слышишь, вон, нуднятина какая…
Под рыданья аккордеона, красивый низкий женский голос старательно выводил, хватая за сердце:
— Снова замерло всё до рассвета, дверь не скрипнет...
Мне очень нравилась эта песня. С неё начиналась, любимая нашей семьёй, радиопередача Виктора Татарского – «Одинокая гармонь». Мы всегда её, с удовольствием слушали, вечерами, после ужина, в нашем уютном доме.
Звуки аккордеона наполнили мою душу какой-то, не познанной, ещё тогда тревогой.
Витька, за Нинкин, рассказ, успел выкурить почти всю пачку сигарет.
Мои клятвы познакомить Нинку, в городе, со старшим братом моего одноклассника, в которого она успела уже влюбиться, сыграли свою роль и наша компания, как мотыльки на огонь, летела, вернее, шла, на зов той чарующей песни о любви и одиночестве.
Вот мы уже у цели, остановились рядом, под раскидистым деревом.
Витька, становится передо мной, стараясь прикрыть, от Лёхиного взгляда. В ночной темноте, слегка подсвеченной светом месяца, я вижу контур красивой угловатой мужской фигуры, в окружении нескольких женских, округлых тел.
Что это? Лёха встаёт и…
Тишина деревенской ночи взрывается огненной мелодией Чардаша Монти. Я ощущаю, что эта прекрасная музыка, в отличном исполнении, звучит только для меня. Только для меня светит месяц. Только для меня родился на свет этот человек, лица которого я ещё и не видела, но всей своей сутью, почувствовала, что — ЭТО МОЙ МУЖЧИНА! Вау! Я влюбилась???

Глава 7.

Конечно, до этого я уже влюблялась.
Ещё до школы, был один мальчик, который обещал стать моряком и жениться на мне. А я буду ждать его на берегу моря, пока он плавает. Но, как-то не случилось, то ли он передумал моряком быть, то ли мне не захотелось, всю жизнь стоять на берегу.
Потом был ещё один мальчик, кажется, в третьем или четвёртом классе. Он был страшным задирой и хулиганом. Объявил всем, что любит меня. Ну, как с ним поспорить? Ещё и отлупит! Пришлось, молча терпеть его ухаживания, тем более что мы сидели за одной партой. В этом возрасте, девочки знайте, если мальчик дёргает вас за косы, колет в бок ручкой, смеётся над вами, значит, он просто влюбился в вас. И чем больнее он это всё проделывает, тем горячее, его любовь! Любовь моего одноклассника ко мне была просто – огонь! Я очень быстро переняла у него манеру плеваться на два метра и ругаться не самыми хорошими словами. Бабушке пришлось идти в школу и просить учительницу пересадить меня от этого гадкого мальчишки! Нас рассадили, любовь быстро прошла.
Был ещё один роман, но так, южный, как говорится, никому не нужный.
Но всё это нельзя было сравнить с теми чувствами, что вспыхнули в моём сердце тем далёким вечером.
Нинкин рассказ, полностью порочил имя порядочного человека, но я сердцем почувствовала, что Лёха совсем не так плох, просто он не встретил ещё ту (конечно – меня!), ради которой он родился на белый свет, наперекор всем и вся, затем, несколько лет мотался за десять километров, в далёкую музыкальную школу. И как можно назвать плохим человеком того, кто не бросил свою пожилую мать, начал строительство дома, чтобы мама жила в хороших условиях? Ну, а то, что не сложилось у него с женщинами, так и женщины бывают разными!
Я ловлю себя на мысли, а чтобы сейчас сказала моя семья? Господи, впервые, мне это абсолютно всё равно.
Вижу, что у многих мой рассказ вызывал улыбку.
А вы наберите в строке Поиска — Чардаш Монти, в исполнении на аккордеоне и… Плюс тёплая сентябрьская ночь, плюс первая самостоятельная поездка в чужой мир. Плюс, плюс, плюс…
Высокий статный мужчина с аккордеоном, встаёт и подходит ко мне. Его глаза, что озёра, я тону в них. А какие у него волосы! Светлые, густые, волнистые. В серебристом свете луны он кажется мне сказочным принцем, из моих светлых снов. Молю в душе — Всё! Боже, Витя, ну что же ты стоишь? Спаси меня! Но Витька отходит в сторону, уступая дорогу старшему.
Дамы сидят на скамейке, лузгая семечки, томно зовут:
— Лёшка, куда ты пошёл? Иди к нам, давай ещё попоём!
Лёшка широко мне улыбается:
— Я Алексей. Привет, Мария! (Будто мы знакомы сто лет, вот уж это Сарафанное радио!) — Ты любишь аккордеон? Я его обожаю!
Он разворачивает басы, в далёкой деревне, затерявшейся где-то на границе Щигровского и Черемисиновского района, звучит органная музыка Баха в переложении для аккордеона.
В замешательстве я, как китайский болванчик, киваю головой, в такт мелодии. Боюсь открыть рот, чтобы не сказать глупость и не обидеть этого, совсем не знакомого, но… такого… такого...
— Да, мне про вас говорили. Вы знаменитый местный Пиг!
Бах обрывается на полузвуке.
Лёха заливисто смеётся. У него очень красивый смех. Его подхватывают тётки, сидящие на скамейке, потом мои подруги, Витька. Все смеются.
Надо мной или над ним?
Чтобы хоть как-то выкрутиться из этой ситуации, я так же начинаю смеяться. Что-что, а ляпнуть глупость — этого у меня, хоть занимай!
Наконец, успокоившись, Лёха спрашивает:
— А ты надолго к нам приехала?
Что происходит, я чувствую, как между нами проскочила молния. Сейчас проверю.
Мотаю головой, мои кудри живописно трепещут в свободном полёте, Я знаю, что у меня очень красивые волосы. Все так говорят! Ты не можешь, ты не должен меня не заметить и просто так уйти. Ты, значит, меня своим Чардашем, а я тебя кудрями. Ну? Кто из нас круче? Ева всегда победит и убедит Адама. Так было, есть и будет! Со времён Ветхого завета.
Он восторженно смотрит на меня и одобрительно кивает головой, значит, мы, на одной волне!
— Нет, — говорю, — мы в воскресенье, уезжаем.
Лёшка закуривает, рядом со мной. Мне нравится аромат его сигарет, я уже не отхожу в сторону, скорее, наоборот! (Девки, что ж с нами любовь делает!)
Лёшка задумчиво улыбается, мне кажется, что он уже что-то решил про себя и меня:
— Так у нас с тобой впереди ещё целая вечность!
Мои подруги, почувствовали, что меня пора уводить. Они зовут меня, мол, пора домой. Завтра надо рано вставать.
Мы уходим.
Лёшка кричит нам в след:
— Девчонки, завтра в клубе кино и танцы. Приходите!
Всю дорогу, до дома, Витя пытался меня рассмешить анекдотами, которые он умел мастерски рассказывать. Подружки заливисто смеются.
Я знаю, что Витька давно нравился Ирке, она мне много говорила о нём ещё в городе. Они вместе росли, у них было очень много общего. Впрочем, мне, в тот момент, было всё равно, кто кому нравится. Я думала о двух днях, что меня ждали впереди. Алексей обещал подарить мне вечность, что было тогда для меня самым важным!