ПОДСЛУШАЛА СЛУЧАЙНО

Я всегда считала, что счастье любит тишину. Именно поэтому я никогда не хвасталась подругам своим Игорем, не выкладывала сотни фотографий с поцелуями в социальные сети и берегла наш маленький мир как зеницу ока. Мне казалось, что мы — исключение из правил. В наше циничное время, когда браки распадаются через год, а любовь измеряется размером банковского счета, мы с Игорем казались мне эталоном старомодной, настоящей семьи.

Три года брака. Три года абсолютного, безоблачного доверия. Я помню, как мы познакомились: он помог мне поменять колесо на трассе под проливным дождем. Промокший до нитки, с грязными руками, но такой улыбчивый и надежный. «Девушка, ну куда же вы одна в такую погоду? А если бы маньяк?» — шутил он тогда. Я смотрела на него и думала: вот он, мой защитник.

В тот роковой вечер я решила устроить нам маленький, уютный праздник без повода. Осень за окном была промозглой, ноябрьский ветер срывал последние листья, и мне захотелось тепла. Я испекла его любимое овсяное печенье с клюквой и белым шоколадом — рецепт, который я нашла специально для него, потому что он сладкоежка.

Заварила чай с бергамотом и чабрецом, достала наш любимый фарфоровый сервиз, который мы покупали вместе в первой совместной поездке в Петербург.

Игорь в последнее время был сам не свой: нервный, дерганый, постоянно висел на телефоне. Приходил поздно, ссылаясь на аврал на работе. «Проблемы на фирме, Ленусь, не бери в голову, я мужчина, я разрулю», — отмахивался он, когда я пыталась расспросить. Я жалела его. Бедный мой трудяга, всё на себе тащит ради нашего благополучия.

Я тихонько подошла к его кабинету, стараясь не звенеть чашками на тяжелом деревянном подносе. Дверь была приоткрыта. Обычно он плотно закрывался, когда работал, требуя тишины, но тут, видимо, забыл защелкнуть замок. Или сквозняк, гуляющий по квартире, сыграл со мной злую шутку, приотворив завесу тайны.

Я уже занесла руку, чтобы деликатно постучать, когда услышала его голос. Он был не таким, каким я привыкла его слышать — не уставшим, не мягким, не тем бархатным баритоном, который шептал мне нежности по ночам. Он был жестким, раздраженным и каким-то... деловым.

— Да, мам, я понимаю, — говорил он, очевидно, перебивая собеседницу. — Ну не дави ты на меня, ради бога. Я работаю над этим. Она почти созрела.

Я замерла. Рука с подносом зависла в воздухе, словно окаменела. О чем это он? Кто «созрела»?

— Потерпи немного, — продолжил он, понизив голос до заговорщического шепота, но в абсолютной тишине коридора каждое слово падало в моё сознание, как тяжелый камень в глубокий колодец. — Скоро она перепишет дачу, и мы её бросим. Да, я всё решил. План надежный, как швейцарские часы. Как только документы с правом собственности будут у меня на руках, я сразу подаю на развод.

Моё сердце пропустило удар. Потом еще один. А потом забилось где-то в горле, перекрывая кислород. Я стояла, не в силах пошевелиться, словно меня пригвоздили к паркету.

— Квартира её, черт с ней, там делить нечего, она добрачная, да и ремонт мы делали на её деньги, чеки она, дура педантичная, хранит, — цинично рассуждал мой любимый муж. — А вот земля у реки... Мам, ты же знаешь цены в этом районе. Это золотое дно. Шесть соток в элитном поселке, да еще с выходом к воде. Это миллионы.

Поднос в моих руках мелко задрожал. Чашки тихонько звякнули друг о друга, издав предательски громкий звук, похожий на погребальный звон по моей семейной жизни. Кровь отлила от лица, пальцы похолодели.

— Закроем твои кредиты, и мне на новую тачку останется, давно хотел тот кроссовер, помнишь? — продолжал Игорь, не подозревая, что его «жертва» стоит в метре от него, отделенная лишь тонкой полоской двери. — Надоело мне притворяться, сил нет. Эта её забота, эти уси-пуси, вечные вопросы «как ты, милый?»... Тошнит уже. Но надо дожать. Осталась пара дней.

«Тошнит уже».

Эти два слова ударили больнее всего. Больнее, чем план отобрать дачу. Больнее, чем предательство. Он презирал меня. Всё это время, пока я гладила ему рубашки, стараясь, чтобы не было ни одной складочки, пока я училась готовить его любимые блюда, пока я целовала его перед сном — его тошнило. Вся наша жизнь была спектаклем, где он играл главную роль, а я была лишь реквизитом, который скоро спишут за ненадобностью.

— Всё, мам, кажется, она идет. Шаги слышал. Целую.

Я отступила назад. Медленно, на ватных ногах, как во сне, я пятилась по коридору, стараясь не шуметь. Добралась до кухни и, поставив поднос на стол трясущимися руками, буквально сползла по стене на пол.

Воздуха не хватало. Я хватала его ртом, как рыба, выброшенная на берег. Перед глазами плыли цветные круги, в ушах стоял гул.

Вся наша жизнь пронеслась передо мной, но теперь я видела её под другим углом, без розовых очков. Пазл складывался, и картинка была ужасной.

Вот Игорь полгода назад впервые заговорил о даче. «Ленуся, ну зачем тебе платить такие налоги? Земля дорожает, кадастровая стоимость растет. У меня льготы ветерана боевых действий, перепиши на меня, сэкономим кучу денег в семейный бюджет». Тогда это казалось заботой.

Вот месяц назад он начал мечтать о строительстве. «Я хочу быть хозяином, Лен. Мужчина должен строить на своей земле, иначе я чувствую себя приживалом в доме твоего деда. Я хочу построить там замок для нас, но мне нужно быть собственником, чтобы взять льготную ипотеку на строительство».

Его аргументы казались такими логичными, такими мужскими. Я, дурочка влюбленная, таяла от его хозяйственности. Я думала: какой он у меня ответственный, как он печется о нашем будущем. Мы даже записались к нотариусу на следующий вторник. Я сама собирала справки, сама заказывала выписки, чтобы ему было удобно.

А Галина Петровна? Моя «вторая мама», как она просила себя называть?

— Леночка, ты такая худенькая, кушай пирожки, — приговаривала она, приходя в гости. — Игорек у меня любит, когда жена домовитая. Береги его, он у меня сокровище.

Сокровище. Которое планирует закрыть кредиты матери, продав память моего деда. Дачу, где каждый гвоздь был забит руками моего дедушки, где бабушка выращивала свои знаменитые пионы, где я провела все каникулы, читая книги в гамаке. Для них это были просто «миллионы». Просто ресурс.

Слезы хлынули градом. Горькие, обжигающие, соленые слезы обиды и унижения. Мне хотелось выть, хотелось ворваться в кабинет, перевернуть там всё вверх дном, разбить этот поднос о его лживую голову, выцарапать ему глаза. Хотелось кричать, требовать объяснений, ударить его, чтобы ему стало так же больно, как мне.

Но вдруг внутри меня что-то щелкнуло. Словно перегорел предохранитель, отвечающий за эмоции, спасая психику от перегрузки. Слёзы высохли мгновенно. На смену жгучей боли пришел холод. Ледяной, мертвенный, абсолютный холод. И ясность. Кристальная ясность.

Если я сейчас устрою скандал, что это даст? Он начнет оправдываться, врать, выкручиваться, говорить, что я всё не так поняла. Или, что еще хуже, просто уйдет, хлопнув дверью, и я останусь разбитой, униженной брошенкой, которая сама разрушила свой брак истерикой. А он посмеется с мамой над «истеричкой». Они всё равно найдут способ испортить мне жизнь.

Нет. Так не пойдет. Месть — это блюдо, которое подают холодным. И я собиралась заморозить его до абсолютного нуля.

Я встала, подошла к кухонному зеркалу. Из отражения на меня смотрела бледная женщина с красными пятнами на лице и безумными глазами. Я включила ледяную воду и долго умывалась, пока кожа не онемела. Растерла щеки жестким полотенцем, чтобы вернуть румянец. Расчесала волосы.

— Ты актриса, Лена, — прошептала я своему отражению, глядя прямо в зрачки. — В школе ты играла Снежную Королеву. Пришло время вспомнить главную роль своей жизни. Ты не жертва. Ты — режиссер этого финала.

Я снова взяла поднос. Чай уже немного остыл, но это было неважно. Я заставила губы растянуться в улыбке — той самой, мягкой, немного наивной и доверчивой, которую он так успешно эксплуатировал три года.

Глубокий вдох. Выдох.

Войдя в кабинет, я увидела, как Игорь быстро сворачивает какое-то окно на мониторе. Наверняка сайт знакомств или конфигуратор того самого кроссовера, о котором он мечтал. Он обернулся, и на его лице моментально возникла привычная маска любящего мужа. Обаятельная улыбка, теплый взгляд. Господи, как я могла не видеть этой фальши раньше?

— О, спасибо, родная! — он потянулся ко мне, чтобы обнять за талию, но я ловко увернулась, якобы чтобы поставить поднос на свободный край стола. — Ты у меня чудо. Пахнет потрясающе!

— С кем болтал? — спросила я, и сама удивилась, насколько ровным, почти беззаботным был мой голос. Ни одной дрожащей ноты.

— Да так, с работы звонили, — соврал он не моргнув глазом, беря печенье. — Очередной проект горит, заказчик нервы треплет, дедлайны срываются. Устал, сил нет, голова кругом.

— Бедный мой, — я подошла сзади и положила руки ему на плечи. Мне было физически неприятно, почти больно его касаться, словно под пальцами была не ткань домашней рубашки, а холодная, скользкая кожа змеи. Но я начала массировать ему плечи, как делала сотни раз до этого. — Слушай, Игорюш, я тут подумала насчет дачи...

Я почувствовала, как мгновенно напряглись его мышцы под моими пальцами. Он весь подобрался, как хищник перед прыжком.

— Да? — он постарался, чтобы голос звучал безразлично и устало. — И что ты надумала? Опять сомневаешься?

— Нет. Ты прав. Абсолютно прав. Глупо платить лишнее государству, эти деньги нам пригодятся. И ты действительно должен чувствовать себя хозяином. Мужчине важно иметь свою землю. Я готова переписать участок.

Игорь резко развернулся на стуле. В его глазах на долю секунды вспыхнул такой алчный, жадный огонь, что мне стало страшно. Но он тут же притушил его приторной нежностью.

— Ленка! Ты серьезно? — он схватил мои руки и начал их целовать. Мне хотелось вырвать их, отбежать к раковине и тереть с мылом и хлоркой. — Ты у меня самая лучшая! Самая мудрая женщина! Вот увидишь, я там такой дворец отгрохаю! Для нас, для наших будущих детей! Сад разобьем, баню поставим, качели...

«Для мамы и кредитов», — мысленно переводила я каждое его слово, чувствуя, как тошнота снова подступает к горлу.

— Только давай не во вторник, — сказала я, глядя ему прямо в переносицу, чтобы не встречаться взглядом. — У меня на работе завал, конец месяца, сам понимаешь. Давай в пятницу? Я сама всё подготовлю. У меня есть одноклассница, она нотариус, сделает всё без очереди, без лишней бюрократии и записей. Ты просто подъедешь вечером после работы и подпишешь согласие на принятие дара.

— Конечно! Как скажешь, любимая! — он сиял, как начищенный пятак. — В пятницу так в пятницу. Это даже лучше, сразу отметим в выходные. Мама как раз хотела приехать... ну, просто проведать нас, соскучилась.

— Отлично, — кивнула я, с трудом сдерживая гримасу отвращения при упоминании свекрови. — Зови маму. Устроим праздничный ужин в честь... в честь нашего будущего дома.

Я вышла из кабинета под предлогом, что забыла телефон на кухне. Зайдя в ванную и заперев дверь на защелку, я сползла по холодному кафелю. Меня трясло крупной дрожью, зубы стучали. Первый акт был сыгран. Но впереди была целая неделя. Неделя жизни с врагом под одной крышей. Неделя лжи, улыбок и ненависти.

Я достала телефон дрожащими пальцами и набрала номер Ани, моей школьной подруги.

— Ань, привет. Не спишь? Прости, что поздно. Мне нужна помощь. Нет, не просто совет. Мне нужно провернуть одну сделку. Срочно. И мне нужно, чтобы это было сюрпризом. Очень, очень неприятным сюрпризом для одного человека.

Эта неделя стала самым длинным и изощренным испытанием в моей жизни. Каждый день растягивался в вечность, каждая минута рядом с ним была пыткой. Я просыпалась в одной постели с человеком, который планировал меня уничтожить, варила ему кофе, гладила рубашки, желала хорошего дня, а внутри меня всё выжигала черная дыра ненависти.

Я наблюдала за ним, словно биолог, изучающий поведение ядовитого насекомого. Раньше я не замечала деталей, списывая всё на усталость или особенности характера, но теперь шоры упали, и я видела всё.

Вот он приходит с работы и первым делом проверяет телефон, пряча экран от меня. Пишет отчет маме? Или уже присматривает новую жертву на сайте знакомств? Вот он говорит с Галиной Петровной, уходя на балкон и плотно закрывая балконную дверь, хотя на улице холодно. Через стекло я видела его жестикуляцию — возбужденную, торжествующую. Вот он смотрит на меня, когда думает, что я занята книгой — и в этом взгляде нет ни капли любви, только холодный расчет, оценка (сколько еще терпеть?) и брезгливость.

— Ты какая-то задумчивая, Лен, — сказал он во вторник за ужином, ковыряя вилкой в салате. — Случилось чего? Или передумала насчет пятницы?

В его голосе проскользнула паника. Он боялся, что рыбка сорвется с крючка в последний момент.

— Голова болит, — солгала я, притворно потирая виски. — И на работе давят, начальница звереет. Скорее бы пятница, закрыть этот вопрос с дачей и выдохнуть. Хочу уже, чтобы всё было твоим. Чтобы ты чувствовал себя главой семьи.

— Да, скорее бы, — подхватил он, даже не скрывая энтузиазма. — Ты не представляешь, как это нас сблизит. Общее дело, общая земля — это фундамент брака.

В среду был контрольный выстрел. Галина Петровна решила нанести визит вежливости, чтобы «закрепить успех». Она приехала днем, якобы передать мне банки с соленьями.

— Леночка, деточка! — её голос сочился патокой, когда она вошла в прихожую. — Как ты похудела, бедненькая! Игорек сказал, вы в пятницу оформляете документы? Какое мудрое, взрослое решение! Семья должна иметь крепкий тыл.

Мы сидели на кухне, пили чай. Я смотрела на эту женщину — ухоженную, с аккуратной укладкой, в дорогом пальто (купленном, кстати, на деньги, которые мы давали ей на «лекарства») — и поражалась масштабам лицемерия.

— Да, Галина Петровна, — отвечала я, сжимая чашку так, что побелели костяшки. — Мы решили, что так будет лучше для всех. Игорь давно мечтал.

— Конечно, лучше! — она откусила печенье. — Я вот уже присмотрела саженцы элитных роз. Думаю, где их посадить — у беседки или ближе к реке? Там почва влажная, им понравится. А старую яблоню, ту кривую, надо спилить, она вид портит.

Сердце кольнуло. Кривую яблоню сажал дед в год моего рождения. Это была «моя» яблоня. Они уже мысленно перекраивали мой участок, уничтожали мою память. Они делили шкуру неубитого медведя с таким аппетитом, что мне стало физически дурно.

— Как скажете, — выдавила я улыбку. — Вам виднее. Вы же у нас опытный садовод.

— Ой, да! И еще, Леночка, может, баньку перестроить? Тот сарайчик никуда не годится. Мы с Игорем смотрели проекты, двухэтажная срубовая будет в самый раз.

Она проговорилась. «Мы с Игорем смотрели». Значит, они обсуждали это давно. За моей спиной. Планировали стройку на моей земле, зная, что меня там уже не будет.

В четверг я взяла отгул. Сказала мужу, что поеду к нотариусу заранее подготовить черновики.

— Молодец, Ленуся, — он поцеловал меня в щеку, уже мысленно находясь где-то далеко, подсчитывая барыши. — Сделай всё красиво. Чтобы комар носа не подточил. Документы все взяла? Свидетельство, кадастровый паспорт?

— Всё взяла. Не волнуйся. Всё будет оформлено в лучшем виде.

Я действительно поехала к нотариусу. Только сценарий у меня был свой, отличный от того, который написал для меня Игорь.

Офис Ани находился в центре. Она встретила меня с папкой документов и встревоженным взглядом. На столе стояла бутылка воды и валерьянка.

— Лен, ты точно уверена? — спросила она, беря меня за руку. — Это безвозвратно. Ты понимаешь? Ты могла бы просто подать на развод, дача осталась бы твоей. Это же дедово наследство, ты его обожаешь.

— Я понимаю, Ань, — твердо сказала я. — Но если я просто разведусь, начнется ад. Он будет делить каждую ложку, каждый стул. Он будет претендовать на половину стоимости ремонта в квартире, на машину, купленную в браке. Он вымотает мне душу судами, будет приходить, угрожать, ныть. А так... Я хочу видеть его лицо. Я хочу выбить у него почву из-под ног раз и навсегда.

Я сделала паузу, вспоминая слова про «кривую яблоню».

— И самое главное — я не смогу там бывать. Для меня эта земля теперь отравлена их планами, их липкими взглядами. Я буду ходить по траве и думать, как они измеряли её шагами, оценивая в рублях. Пусть она принесет радость тем, кому нужнее. Дед был бы не против. Он был щедрым человеком.

Мы вошли в кабинет Павла Викторовича, коллеги Ани, который согласился провести сделку.

— Добрый день, Елена Сергеевна, — он серьезно кивнул. — Договор дарения подготовлен. Одаряемый — Благотворительный фонд помощи детям-сиротам «Надежда». Вы подтверждаете свое намерение передать земельный участок и жилой дом в собственность Фонда безвозмездно?

— Подтверждаю.

Я взяла ручку. Рука не дрогнула. Росчерк пера был резким, окончательным, как удар хлыста. Подпись. Еще одна.

— Сделка оформлена, — сказал нотариус, ставя гербовую печать. Звук печати прозвучал как выстрел. — Мы подадим документы на электронную регистрацию прямо сейчас. Завтра к вечеру право собственности уже перейдет фонду. Но выписку с новым собственником мы распечатаем заранее, как вы просили, для... кхм... торжественного вручения.

Выйдя из офиса, я впервые за неделю вдохнула полной грудью. Осенний воздух был холодным, пронзительным, но удивительно чистым. Я чувствовала странную легкость, граничащую с эйфорией. Страх исчез. Осталось только ледяное спокойствие хирурга перед сложной ампутацией. Я только что отрезала гнилую часть своей жизни.

Вечером Игорь пришел домой с цветами. Впервые за полгода.

— Это тебе, — он протянул мне букет увядших хризантем, явно купленных по акции в переходе у метро. — За то, что ты такая понимающая жена.

— Спасибо, — я поставила веник в вазу, даже не подрезав стебли. — Всё готово. Завтра в 18:00 нас ждут.

— Отлично! — он потер руки, глаза заблестели. — А мама приедет к семи, прямо к нотариусу. Она хочет присутствовать при подписании. Говорит, это исторический момент для семьи. Потом сразу в ресторан. Я уже меню посмотрел, там стейки отменные.

— Обязательно. Праздник же.

В ту ночь я спала крепко, без сновидений. Я знала, что завтра всё закончится.

Пятница наступила неотвратимо. Весь день на работе я не могла сосредоточиться, перекладывала бумажки с места на место, поглядывая на часы. Время словно издевалось, замедляя ход.

В 17:00 Игорь заехал за мной. Он был при полном параде: свадебный костюм, который стал ему чуть тесноват в талии, галстук, туфли начищены до зеркального блеска. Он светился от предвкушения, напевал что-то веселое под нос, барабанил пальцами по рулю.

— Ну что, поехали за нашим будущим? — подмигнул он мне, выруливая на проспект.

— Поехали, — эхом отозвалась я, глядя в окно. Город мелькал огнями, люди спешили домой, не подозревая, какая драма разыгрывается в салоне этого кредитного «Форда».

Мы прибыли в нотариальную контору. Игорь нервничал, постоянно поправлял манжеты, проверял карманы.

— А где документы? — спросил он, когда мы сели в приемной на кожаный диван.

— Они у нотариуса, в сейфе, — спокойно ответила я. — Я же вчера всё оставила, чтобы не таскать с собой. Нам нужно только забрать готовые выписки. Формально, дарение уже произошло, нужна только официальная бумага.

Его лицо на секунду исказило сомнение, но жадность победила.

— А, ну да, логично. Меньше возни.

Нас пригласили в кабинет. Павел Викторович сидел за массивным дубовым столом, олицетворяя собой закон и порядок.

— Игорь Валерьевич, Елена Сергеевна, здравствуйте. Прошу садиться.

Игорь ерзал на стуле, его глаза бегали по столу в поисках заветной папки.

— Ну, давайте уже, — нетерпеливо сказал он, облизнув пересохшие губы. — Где бумаги? Где расписываться?

— Секунду, — я мягко, но настойчиво положила руку на его локоть. — Давай сначала дождемся маму. Она звонила, сказала, что уже паркуется. Пусть она тоже порадуется моменту передачи прав. Это же и её праздник.

Игорь нахмурился, но кивнул.

— Ты права. Мама столько ждала этого... то есть, так переживала за нас. Пусть видит.

Через пять минут дверь распахнулась, и в кабинет буквально вплыла Галина Петровна. Она была в своей лучшей блузке с рюшами, увешанная золотом, и пахла «Красной Москвой» так сильно, что в маленьком кабинете стало нечем дышать.

— Ох, успела! Пробки ужасные! — она расцеловала сына в обе щеки, оставив следы помады, и сухо кивнула мне. — Ну что, мои дорогие? Оформились? Земля наша... то есть ваша?

— Почти, мам. Ждали тебя, чтобы документы забрать.

Павел Викторович многозначительно кашлянул и поправил очки.

— Что ж, раз все в сборе, приступим. Елена Сергеевна, вот ваши экземпляры договора. Игорь Валерьевич, вот выписка из Единого государственного реестра недвижимости для ознакомления с новым статусом объекта.

Он протянул Игорю папку. Тот схватил её с жадностью голодного зверя, рвущего добычу.

— Так, так... — бормотал он, листая страницы дрожащими пальцами. — Кадастровый номер верный... Площадь... Адрес... А где мое имя?

В кабинете повисла звенящая, мертвая тишина. Слышно было только шуршание бумаги и тяжелое дыхание Галины Петровны.

Я сидела, выпрямив спину, положив руки на колени, и смотрела прямо на него. Я запоминала этот момент. Каждую секунду. Каждую мимическую морщинку.

Улыбка сползала с его лица медленно, словно тающий воск, обнажая уродливую гримасу недоумения, страха и зарождающейся паники.

— Что это? — прохрипел он, поднимая на меня побелевшие глаза. — Тут какая-то ошибка. Павел Викторович, вы не тот бланк распечатали! Тут не то написано!

— Никакой ошибки, — ледяным тоном ответил нотариус. — Документ составлен в строгом соответствии с волеизъявлением собственника и зарегистрирован в установленном законом порядке.

— Какая ошибка, сынок? — всполошилась Галина Петровна, подбегая к столу и заглядывая ему через плечо. Она выхватила у него лист и начала читать вслух, водя пальцем с наманикюренным ногтем по строчкам: — «Собственник: Благотворительный фонд помощи детям-сиротам "Надежда"». Что?!

Она подняла на меня глаза, полные дикой, животной ярости.

— Лена, ты что, пьяная была? Какой фонд? Ты в своем уме? Мы же договорились!

— Это новый собственник, — спокойно ответила я, глядя мужу прямо в глаза. Я не мигала. Мой голос звучал твердо, как сталь. — Дача, шесть соток у реки, дом, сад — всё теперь принадлежит фонду. Они планируют устроить там летнюю реабилитационную базу для детей. Место хорошее, воздух чистый, река рядом. Детям понравится. А кривую яблоню они обещали не спиливать.

— Ты... ты что, с ума сошла? — Игорь вскочил, опрокинув тяжелый стул. Его лицо наливалось багровой краской, вены на шее вздулись. — Ты что натворила, дура?! Какой к черту лагерь?! Это миллионы! Это мои деньги! Я уже задаток за машину внес!

— Твои? — я удивленно подняла брови, изображая искреннее непонимание. — С каких это пор имущество, нажитое моей семьей задолго до встречи с тобой, стало твоими деньгами?

— Мы же семья! У нас всё общее! Ты меня предала! — заорал он, брызгая слюной.

— Семья? — переспросила я тихо, но так, что он замолчал. — Нет, дорогой. Семья — это доверие. Семья — это любовь. А то, что у нас было — это бизнес-проект. Твой неудачный бизнес-проект.

Я встала и подошла к нему вплотную. Он отшатнулся, словно я могла его ударить.

— Я всё слышала, Игорь. В прошлый понедельник. Ты говорил с мамой по телефону. Дверь была открыта.

Он замер, побледнев до синевы.

— «Потерпи немного, скоро она перепишет дачу, и мы её бросим», — процитировала я с той же мерзкой, заискивающей интонацией, с какой он говорил это тогда. — «Квартира её, черт с ней, а земля у реки стоит миллионы. Закроем твои кредиты, и мне на машину останется». Помнишь? Я стояла за дверью с чаем.

Галина Петровна охнула и плюхнулась на стул для посетителей, картинно прижав руку к сердцу.

— Ты подслушивала?! — взвизгнула она фальцетом. — Какая низость! Подслушивать чужие разговоры! Мы тебя пригрели, а ты змея подколодная!

Я рассмеялась. Горько, зло, освобождающее.

— Низость? Вы, Галина Петровна, называли меня дочкой, ели за моим столом, брали деньги на «лекарства», улыбались мне в лицо, а за спиной планировали, как обобрать меня до нитки и выкинуть на улицу, как использованную вещь. И вы говорите мне о низости?

— Лена, ты всё не так поняла! — заверещал Игорь, пытаясь схватить меня за руку. Я резко отдернула её, как от огня. — Это была шутка! Мы просто... ну, болтали! Я бы никогда... Ленуся, я люблю тебя!

— Шутка? — перебила я. — Развод — это шутка? То, что тебя от меня тошнит — это шутка? Ты ничтожество, Игорь. Жалкое, алчное ничтожество.

— Ты дрянь! — вдруг закричала свекровь, вскакивая. Маска доброй бабушки слетела окончательно, обнажив лицо базарной торговки. — Ты всегда была эгоисткой! Мы к тебе со всей душой, а ты... Отдай! Отменяй сделку немедленно! Мы судиться будем! Ты недееспособна! Мы докажем, что ты сумасшедшая! Мы тебя по врачам затаскаем!

— Попробуйте, — вмешался нотариус. Его голос прозвучал как удар молотка судьи. — Сделка законна и необратима. Елена Сергеевна прошла добровольное психиатрическое освидетельствование перед подписанием, у меня в деле лежит справка. Давление не оказывалось. Договор зарегистрирован. Собственник — Фонд. И поверьте, у фонда юристы позубастее ваших будут, они такие подарки зубами защищают.

Игорь опустился на стул и обхватил голову руками. Он раскачивался из стороны в сторону, тихо воя.

— Миллионы... Кредиты... — простонал он. — Мам, коллекторы... они же нас сожрут. Срок был до конца месяца. Я же обещал им...

— Это уже не мои проблемы, — я взяла сумочку. — Кстати, Игорь, я подала на развод сегодня утром через Госуслуги. Нас разведут быстро, детей у нас, слава богу, нет, имущественных претензий тоже.

— А где я буду жить? — он поднял на меня взгляд побитой собаки, полный ужаса. — Ленуся, ну давай поговорим дома. Ну бес попутал. Ну прости. Я найду вторую работу, мы выплатим всё... Не выгоняй меня! Куда я пойду? К маме в коммуналку?

От этих слов меня передернуло от омерзения. Даже сейчас он думал только о своем комфорте.

— Твои вещи я собрала, — отрезала я. — Они стоят в черных мусорных пакетах в подъезде, у консьержки тети Вали. Она предупреждена. Замки я сменила час назад, мастера вызвала, пока мы ехали сюда. Ключи можешь не искать. И в квартиру даже не пытайся ломиться — я поставила квартиру на сигнализацию, приедет наряд рос гвардии через три минуты. У тебя есть прописка у мамы, вот туда и езжай.

Я направилась к выходу. Мои каблуки звонко цокали по паркету, отбивая ритм моей новой свободы. В дверях я на секунду задержалась.

— Будь ты проклята со своей дачей! — визжала мне в спину Галина Петровна, брызгая ядом. — Чтоб она сгорела! Чтоб ты сдохла в одиночестве, никому не нужная! Бог тебя накажет!

Я медленно обернулась и посмотрела на них в последний раз. На перекошенное злобой лицо бывшей свекрови и на жалкую, сгорбленную фигуру бывшего мужа.

— Не сгорит, — спокойно сказала я. — Там теперь будут смеяться дети. Дети, у которых действительно никого нет, но которые умеют ценить добро. А вы... Вы заслуживаете друг друга. Грызитесь теперь между собой в своей коммуналке. Спектакль окончен. Занавес.

Я вышла из офиса на шумную улицу. Вечерний город сиял огнями, но для меня он выглядел совершенно по-новому. Я чувствовала, как с моих плеч упала огромная бетонная плита, которую я тащила три года.

Ветер развевал мои волосы, остужая горящие щеки. Я достала телефон. На экране светилось сообщение от Ани: «Директор фонда звонил, он рыдает от счастья. Говорит, они пять лет искали место для летнего лагеря, но всё было слишком дорого. Ты сотворила чудо, Лен. Они хотят назвать один из домиков твоим именем или именем твоего деда. Приезжай к нам, отметим».

Я улыбнулась. Впервые за неделю эта улыбка была настоящей, идущей из самой глубины души.

У меня больше не было мужа. Не было дачи. Не было иллюзий о вечной любви. Мой банковский счет заметно похудел после оплаты услуг юристов, смены замков и установки сигнализации. Впереди были неприятные процедуры развода и, возможно, попытки Игоря вернуть меня (или мои деньги).

Но я стояла посреди улицы, вдыхала запах выхлопных газов и мокрого асфальта, и чувствовала себя абсолютно, невероятно богатой. Потому что у меня была я. И моя совесть была чиста. А дед... я уверена, он бы гордился мной. Он всегда говорил: «Если можешь сделать добро — делай, и бросай его в воду». Я бросила его в реку, у которой стоял наш дом.

Я надела наушники, включила громкую музыку и уверенным шагом направилась к метро. Жизнь только начиналась. И в этой жизни я больше никогда не буду играть роль второго плана.

Красота в мелочах