Быль. Человек на своём месте. Катя Курская.

Я очень давно закончила школу. Учителя у нас были замечательные. Но и техничка, тётя Шура, осталась навсегда в моей памяти. Это была, как мне тогда казалось, маленькая старушка с тёмным морщинистым лицом и кривыми узловатыми пальцами. И зимой, и летом она была одета в старую опрятную телогрейку и валенки, ведь в полуподвальном помещении первого школьного этажа всегда было сыро и прохладно. Я ничего не знаю о судьбе этой женщины, обрекшей её на одиночество. Жила она в пристрочке, прямо рядом со школой, вместе с несколькими техничками, работавшими в школе. Их я не помню. Но ТЁТЮ ШУРУ забыть нельзя! Это был человек на своём месте. Она наводила чистоту и порядок на самом первом этаже, где размещались: пионерская комната, туалеты, спорт. зал, мед. комната, книжный киоск, школьная столовая и раздевалка. Когда она всё успевала делать? Не знаю! Наш первый школьный этаж был всегда чистым и свежевымытым, с лёгким акцентом хлорки. Тётя Шура знала всех нас по именам и классам, а школа была большая, городская, десятилетка. С тремя параллелями, классы переполнены — по 30-40 человек. Работала школа в две смены. Учителя приходили и уходили, отработав свои часы, а тётя Шура стояла бессменным часовым в раздевалке с раннего утра, весь день, до поздней ночи, так как в нашей школе вечерами открывала свои двери школа рабочей молодёжи. И всегда тётя Шура, с ключами, бесконечное число раз открывала и закрывала большой замок на дверях в заветную раздевалку. Бралась за швабру, начинала мыть коридор. Вдруг!

-Тёть Шур, откройте мне раздевАЛОВКУ! — канючит рыжий мальчишка.

Она поворачивается:

— Саша? А почему ты не на математике? У Татьяны Ивановны сейчас контрольная с вами. Почему ты ушёл?

— Да у меня зуб разболелся.

Тетё Шура бросает швабру, берёт мальчика за руку и ведёт в мед. комнату. После осмотра мед. сестры решается вопрос о судьбе зуба и его владельца.

И так было всегда! Мимо тёти Шуры никто не мог проскочить, только она решала все вопросы досрочного ухода с занятий. Иногда, самые хитрые представители нашего школьного братства, пытались укрыться от урока в Пионерской комнате, где размещалась вся школьная патриотическая атрибутика, портреты и бюсты вождей, Знамя школы — из красивого красного бархата с жёлто-золотой бахромой и портретом дедушки Ленина. Знамя хранилось на подставке и выносилось несколько раз в год на торжественные школьные линейки, оно было нашим символом светлого счастливого будущего. Здесь же помещался и маленький школьный музей имени Героя Советского Союза, но о его подвиге мы почти ничего не знали. В Пионерской собирались все халявщики-общественники и абсолютные идеалисты прекрасного далёка, типа меня.

Пионер. вожатые менялись часто, но все они были абсолютно беспомощны в организации вопросов дисциплины и порядка. Во время собраний Пионерская походила скорее на шабаш разбойников. Мальчишки обматывались всякими красными лозунгами, дудели в горны громко и хрипло, барабанили в школьные барабаны. Устраивали рыцарские поединки на длинных указках и линейках. В этом хаосе решались основные вопросы жизни школы. На собрании мы успевали и пошалить, и проголосовать. Тут на пороге появлялась тётя Шура! Мгновение, всё замирало, воздух звенел тишиной.

— Это что тут у вас происходит?

Пионер.вожатая, как провинившийся ребёнок, со слезами в голосе:

— Александра Николаевна! У нас школьное отчётно-перевыборное собрание и обсуждение…

Тётя Шура. не дослушав, поворачивается, сильно хлопнув дверью. Громко ворчит

— Собрание у них. СталинУ на вас нет! Он бы вам собрание-то показал!

Заключительная часть собрания, обычно, проходила тихо и мирно.

Тётя Шура открывала раздевалку, спрашивала:

— Но, что вы там нарешали-то?

Как воробьи, перебивая друг друга, мы рассказывали ей, кого избрали, что наметили. Она внимательно слушала и, как всегда, поправляла нам воротники, затягивала шарфы и заправляла чубы с горячих лбов под шапки. Начиная с первого класса, ни один ученик не вышел из школы, пока тётя Шура не проверила все ли пуговицы и крючки пришиты и застёгнуты. Сколько раз её пальцы, вставляли непослушные пуговицы в петельки, стягивали воротники крючками и шарфами. Если пуговицы не было, она тут же давала команду

— Маме скажи, пусть пуговку тебе пришьёт! Смотри, не заболей.

На следующий день она не забывала проверить — пришита ли пуговица. Если нет, тётя Шура брала иголку с ниткой и пришивала очередную подходящую пуговицу, будто у неё был бездонный пуговичный сундук! Целая очередь младшеклассников собиралась вокруг доброй феи, обладавшей могущественной силой побеждать все самые непокорные замки, пуговицы и крючки, не подвластные детским слабым рукам.

Лишь однажды мы увидели совсем иную тётю Шуру. Это было в мае 1972 года. Я хорошо запомнила время, так как наш 10 класс стоял на пороге выпускных экзаменов. Вся школа провожала Александру Николаевну на пенсию. Она, как в сказке, сняла с себя столь привычные телогрейку и валенки. Какая она была красивая! В летнем лёгком платье, с орденами и медалями на груди. Оказывается, она воевала, но и об этом мы ничего не знали! С красивой причёской, в туфлях на каблуках. Мы смотрели на нашу тётю Шуру, открыв рты. Такая стройная, изящная, как старшеклассница. Кто — то из младших классов не выдержал, подошёл, потрогал за платье…

— Тётя Шура? ЭТО ВЫ???

— Я, Коленька, я!

— А вы от нас не уйдёте? — спросил малыш со слезами в голосе.

— А куда мне от вас идти? Разве что… Нет, Коленька, никуда я от вас не денусь. Вы все — мои родные детки. Я очень вас люблю!

Праздник прошёл, наш класс выпустили во взрослую жизнь и мы разлетелись каждый по своему пути, а тётя Шура ещё долго работала в нашей школе. Иногда мы приходили в родную школу. Тётя Шура, как обычно, на вратах раздевалки. Быстро узнаёт нас, оценивает:

— Это ж Толик Петров! А вырос-то как! Орёл просто. Женился? Ничего. Всё у тебя впереди.

— Наташ, а ты, говорят, на доктора выучилась? Мне ноги полечишь-то? Совсем слушаться не хотят.

Расспрашивает о жизни, кивает головой и внимательно смотрит — все ли пуговки на месте?

И вдруг, заветное и такое родное:

— Жене-то скажи — пусть пуговицу пришьёт, ведь тебе дует, Алёша!